Алтынбаева Наталья
Что-то
Говорят, человек без прошлого – человек без будущего. А у меня нет настоящего, а значит, скоро не будет и прошлого… То, чем обладаю я, эфемерно. Оно не имеет плоти, я не могу ощутить его. Плечо, к которому я прижимаюсь чаще, чем к остальным плечам, позволяет прижиматься лишь потому, что ему приятна моя тяжесть.
Потому, когда мне больно, я обнимаю плюшевую собачку, подаренную в детстве мамой. Больно мне бывает редко, потому что к боли, как ко всему остальному привыкаешь, становясь черствым. Черствости меня научил один мужчина, препарировавший женские души по живому: я стояла на коленях и умоляла продолжать операцию, хоть делать чучело из моего сердца, только позволить остаться возле.
После того, как он все-таки бросил меня искалеченной, ставшей инвалидом души, каким является и он, я, истекая кровавыми слезами, отчаянно цеплялась за жизнь, в которой кроме нелепой любви нему, не существовало ничего. Вытянутая за шкирку из этой проруби молодым оптимистом, открывшим во мне недюжинный сексуальный талант, я вцепилась всеми когтями в новые перспективы.
Я выжила, научилась пользоваться телом, управлять эмоциями. По сути, я стала шлюхой, но не шлюхой искренней, торгующей своим телом, а шлюхой, торгующей душой. Плюшевый песик сидит на полке. Стряхнуть пыль с него мне все некогда.
Взамен обладания собой я потребляю мужчин, поглощаю их соки как мухоловка, выплевывая хитиновые оболочки. Меня не смущает наличие семьи, количество возлюбленных им и мною на данный момент, и потому у меня с некоторого времени несколько мужчин.
И потому у меня нет любви. Есть что-то, не имеющее названия. Что-то непонятной консистенции, похожее на то, что пачкает подошвы в дождливый день.
В это что-то я ступила левой ногой, выходя из маршрутного такси № 11, что курсирует по нашему городу от автобусного кольца, где стоит невероятно долго – так долго, что сидящие в нем уже недоумевают, зачем собственное туда сели. Автобусы, которые они предпочли упустить из экономии времени, разворачиваются, растягивая с глухим уханьем гармошку, заглатывают пассажиров, и уходят по привычке на недостроенный мост, чтобы водитель, чертыхнувшись, заметил свою ошибку, и начал поворот с полузаносом в полтора метра.
Пробка набухает, сизеет в облаках выхлопного газа, и взрывается под свист регулировщика и скрежет тормозов. Нескончаемый поток течет по магистрали, и все вновь опаздывают… Я несу свое что-то на работу, где оно подсыхает и осыпается. Остается маленький комочек, который в обеденный перерыв вновь намокает, и далее до самого дома остается со мной. Так он попадает за порог.
Мне было скучно пить терпкий чай одной, и я позвонила старому знакомцу, удерживаемому ранее на дистанции дружбы. Так в постели стало тепло. Конечно, я могла бы обнять во сне подушку но, черт побери, август…Тянется рука за телефоном.
Приезжает, аккуратно вешает плащ, расправляет свой чаще всего сломанный зонт, непременно коричневого цвета, достает из правого кармана неизменный лимон, купленный по дороге ко мне, и идет на кухню заваривать чай. Где и какие чашки стоят в моем шкафу он знает гораздо лучше меня. Чай пьется под разговор о погоде, разговор коротает время, простыни мнутся, а поутру отправляются в стирку. С ними в стирку бросается душа. До следующего раза. «Созвонимся».
Прости, я не рожу тебе ребенка, я не стану ждать тебя с работы, замерев у окна в тени занавески. Будь рядом, когда я позову, откликайся в темноте на чужое имя. Если проснулся от этого, то осторожно переступив через мои ноги, как это обычно делаешь, тихо покури, сплюнь в подбалконную темноту, и ляг спать. Не надо тормошить меня и спрашивать кто, что и зачем, - так происходило в первое время. Не надо сидеть на крае кровати, приносить мне утром завтрак в постель, не надо унижаться… Просто будь рядом, чтобы не было так пусто и больно.
Только не мешай мне довольствоваться своим что-то, подцепленным у паребрика в той самой загустевшей луже, которую тысячи людей перешагивают, переходя перекресток.
Может быть, когда горошины моих сосков утратят способность твердеть под целующими их губами, я, заботливо поддерживаемая под локоток сиделкой, буду прогуливаться до бульвара кормить голубей, - тогда я пойму, что мимо прошло настоящее, большое. Осознаю тогда, что это «что-то» несоизмеримо крупнее моего «что-то», подобранного на улице, некогда брало меня за плечи, трясло и просило впустить в душу. Вспомню тогда, что ласкала сосредоточенно, будто боясь потерять себя. Все могло бы быть по-другому, если бы я могла жертвовать хотя бы крупицами себя…
А пока со мною маленькое что-то – «чтотенок», которому я не позволяю вырасти, и оттого столько жесткой нежности в этой пощечине в ответ на упрек в черствости, и столько обиды в не по-женски жестком взгляде, цепляющем жертву поверх очков.
Не умеешь любить – не жалуйся.
04. 08.02.
Секс-марафон
Четыре двадцать пять. Хочется блевать. Стукаясь о стены, и качаясь на ходу, как злосчастный бычок из стихотворения Агнии Барто, у которого в перспективе кончалась доска, выхожу в коридор. На ощупь нахожу ванную. Опорожняю желудок прямо в раковину, не успев дойти до унитаза. Трусы-стринг врезаются в зад, я снимаю их и забываю на крючке у ванны.
Сколько раз зарекалась не смешивать все спиртные напитки, имеющиеся на столе. Тосты следовали один за другим, и этот шакал – Илья, все подливал и подливал из бутылок, попадающихся ему под руку.
- За Кать, присутствующих здесь! – декламировал он, и все радостно вторили. Кать было две.
- За Кать! – отзывалась и я. Вторая Катя, она же в дружеском кругу Лана, уже спала на чьем-то плече…
Возвращаюсь в комнату. На кровати спит незнакомый мужчина. Возле кровати валяются мои и его вещи. Озябшая, испытывая помесь жажды и тошноты, я переминаюсь с ноги на ногу, не решаясь забраться обратно под одеяло, где, судя по всему, я и провела эту ночь. Но желание наконец-то лечь победило удивление, и я, перешагнув через спящего, тихо устроилась рядом. Он зашевелился, перевернулся и обнял меня сзади.
- Очнулась, рыбонька?
Я оцепенела.
- Давно уже, – выдавила из себя.
- Тогда продолжим наш секс-марафон. Спорим, что на этот раз ты запросишь пощады первой.
Ого… Вот оказывается, почему я с таким трудом хожу.
- Не хочу показаться нескромной, но как тебя зовут и что это за квартира?
- Вчера ты таких вопросов не задавала.
- Сомневаюсь, что вчера я была способна о чем-либо спрашивать…
- Я тебя умыл, высморкал, уложил спать, а ты сама ко мне полезла.
- И ты типа не видел, что я бухая?
- Видел. Но, ё-моё, я мужик.
- Ясно. Иди сюда, сволочь, - я притянула его к себе.
Секс-марафон продолжился.
Через три часа.
- Слушай, а где мы с тобой познакомились?
- У гостиницы «Центральной».
- То есть? – утро перестает быть томным. Ты разве не был на дне рождения Ильи?
- Нет. Но я Костя. А ты – Лана.
- Нет, я – Катя.
- Вчера ты назвалась Ланой.
- Что за хрень? Я что, отиралась возле мотеля!? – Лана… Имя-то какое – самое древнепрофессиональное…
- Да. Я подъехал и спросил, сколько ты хочешь. Ты ответила. Я предлагал больше, но ты почему-то сторговалась на меньшую сумму. Потом села в автомобиль, и отрубилась.
- Так я тачку ловила, чтобы добраться домой! – пора завязывать с дружескими пьянками. Но Илья, вот гад, напоил, а провожать не стал. – Где мои трусы?
- Вот – Костя принес из ванной шелковые трусики. – Я заплачу по обычной таксе, - он зашелестел купюрами. - Ты хоть не обиделась?
- Да, ладно, блин, всякое бывает, – зато денег заработала… Кстати, больше, чем за целый месяц работы по профессии. И удовольствие, какое-никакое получила. Главное, ик, мужу не проболтаться.
Слабые мужчины – слабость сильных женщин
У каждого человека есть слабости, а у женщин их просто уйма. Не говоря уж о том, что у представительниц «слабого пола», на самом деле способных выдерживать в течение нескольких часов мучительные боли, есть один не истребленный эволюцией «основной инстинкт» - материнский инстинкт. Это у мужчины основной инстинкт сродни макаковому, это для мужчин один отбитый молотком пальчик становится опять же нашей, женской, головной болью едва ли на неделю.
На просьбу отодвинуть шкаф от стены, чтобы я могла убрать накопившийся слой пыли, неизменны жалобы на боли в спине, или еще в каком-нибудь не менее важном члене его организма. Глядя на это бледное, полное снобизма существо, занимающееся преимущественно интеллектуальным трудом, я невольно жалею о том, что до сих пор не сменила ориентацию, а рука сжимает пылесос и снедает меня мечта упаковать в мешок для пыли этого… «мужчину».
Интересно, а если мужчину бы да на родильный стол? Каково, когда тебя рвут на куски изнутри, а после зашивают без анестезии, а еще после, тот же мужчина, ссылаясь на тоску по женской ласке, начинает домогаться в первый же месяц послекесаревой жизни. Здорово, когда по квартире ползунки и пеленки, и невозможно понять, как столько отходов может быть от одного младенца, а на тебя орут, что ты мешаешь работать…
К счастью, этого мне еще не довелось пережить – я свободна от фактической ответственности, и вправе указывать на дверь любому, прикрикнувшему на меня: иди, воспитывай другую. Мама укоряет: «да как можно раскидываться мужиками в наше время дефицита?!». Эх, мама, да что ты понимаешь? Посмотри на моих укрощенных подруг, несущих продукты авоськами! Они забыли о предназначении чулок, редкая из них имеет водительские права, и уехать первым поездом в малознакомый город - для них из области фантастики, а их мужья «гуляют» на сторону и, безусловно, «вострят лыжи» ко мне. Для меня это в порядке вещей: я указываю на дверь мужчине, зная, что завтра он придет к уже занятой кровати, и уверена, что на мой век мужчин хватит, - потому что я – сильная.
Но у сильных женщин свои слабости – они любят слабых мужчин. Например, я питаю нежные чувства к слабым мужчинам, так сказать нищим духом в брюках. Вернее, я не то что бы их любила, а просто они приходят ко мне и, как человек глубоко гуманный и способный к сопереживанию, я считаю своим долгом делать их счастливыми. Вот не так давно, где-то с полгода назад, появился один из них. Бросил ботинки с рваными шнурками в прихожей, возле подставки для обуви, развесил мокрые носки на батарее, и за счет умилительных дырочек на их пятках окончательно воцарился в моем сердце. Обжился и слегка обнаглел. Мотор засбоил, и я влюбилась, как всегда на основе жалости, – сработал материнский инстинкт.
Теперь он постоянно меня критикует. «Зачем ты отрезала длинные светлые волосы?» - попробуй, объясни, что прическа является отражением характера. Я ощущаю себя брюнеткой с короткими волосами, и когда мы познакомились, была уже такой. И вообще, это пережиток первобытнообщинного строя: женщине нужны волосы, чтобы мужчине проще было волочь ее в свою пещеру.
Почему я такая агрессивная, с чего я взяла, что имею право решать все сама, даже за себя, а уж тем более за него. Если в первые месяцы я, чрезмерно избалованная мужским вниманием, слышала только комплименты выдающимся частям моего тела, и считала любезности чем-то само собой разумеющимся, то сейчас, их, уже приевшихся, по его мнению, сменили едкие замечания в адрес отдельных моих достоинств: слегка худовата, нескладна , и откуда у только меня такая странная фигура Граций, давным-давно вымерших, и вообще я вся какая-то несуразная. Это я-то, подрабатывающая натурщицей и окончившая в свое время курсы манекенщиц!
Если раньше я была просто умницей и служила предметом гордости перед его друзьями, то теперь я слышу, что женщина не должна быть слишком рассудительной, иначе мужчина выглядит на ее фоне несколько ущербным – совершенно случайно я оказалась умнее его единиц этак на двадцать по шкале измерения интеллекта. Но я же не виновата…
Как не виновна, впрочем, и во врожденной способности побеждать, наступая по дороге к вершине на головы стоящих впереди. Милый, но ты же сам сунул макушку мне под каблук! Так на что ты жалуешься?
Его самолюбие тешило, что рядом с ним сильная, уверенная в себе женщина, - одно плохо, что приобретя меня он выяснил пренеприятнейший факт, что сам является полной противоположностью: после одиннадцати он наглухо запирал дверь и включал телевизор на полную громкость, создавая иллюзию присутствия толпы, а в это время на другом конце города, подзаправившись пивом, в компании байкеров я рассекала городское пространство, ускользая от ГИБДД, не утруждаясь мыслью: «а не тупик ли в конце той улочки, в которую я так бодро заехала?».
Он постоянно жаловался. Ныл. А я обязана была объяснять почему под пальцы подворачиваются кнопки каналов, где регулярно транслируют клипы латинского грызуна Рикки Мартина: неужели я не знаю, что это портит настроение возлюбленному (слово-то какое! Наверно, от выражения «Возлюби ближнего своего»). Я была грелкой, нянькой, психологом, командой поддержки. Избавив от комплекса неполноценности, я предоставила ему свободу, так как пока была не готова узаконить отношения. Он тут же ушел к другой. Но контраст между мной и ней оказался настолько сильным, и он настолько привык, что за него все решают, что невезучий «кидальщик» быстро одумался, и вновь стал правильным. Уткнув лицо мне в колени, он жаловался на неудачливость, на врагов, на одиночество, а я вытирала его очки носовым платком. Все было хорошо, до поры до времени…
Потом он решил сдать на права. Когда он прочно завис на финальном экзамене, я позвонила знакомому, и попросила уладить проблему. Проблема уладилась, но когда он узнал об этом случае, то, выкрикивая что-то про ущемление мужского достоинства (а оно у тебя когда-нибудь вообще было?), собрал вещи и ушел еще к кому-то. Я узнала его новый адрес, написала его имя на собачьем ошейнике, и подбросила под его дверь, - ярость была просто необыкновенная! Апогея достиг конфликт тогда, когда я подала с одним другом фиктивное заявление в ЗАГС, а возлюбленному прислала приглашение на свадьбу и письмо, в котором сообщила, что выхожу замуж, но мужу буду изменять, так и быть, только с ним. Может я и дрянь, но, черт побери, как приятно утереть нос желавшему унизить тебя!
Однако, каждое утро, открывая дверь, я жду, что на пороге, окончательно покоренный и укрощенный, будет сидеть он. Вечерами же я готова приползти к его двери сама. Но я не сломаюсь, я выдержу: я же сильная, а слабые мужчины любят сильных женщин. Кто же из нас сильнее: он в своей слабости, или я – уязвимая в своей силе, - пока осталось загадкой.
Всем, любящим украдкой
Любовникам и любовницам посвящается
Наша связь трагикомична. Самым смешным в ней является то обстоятельство, что мы оба любовники, изменщики и предатели. Нам нет оправдания. В минуты супружеской близости мы шепчем не те имена, и думаем друг о друге. Из создающихся по этому поводу недоразумений тебе оказалось проще выпутаться: твою жену зовут Таня, а изобретенное имя Таша, оказалось и ей и мне по "размеру". Можно называть так нас обеих, - без обид. А мне что делать, если твое имя начинается на согласный, а имя мужа на гласный, - визжать?
С момента знакомства (банальное "сколько времени?") прошло около двух лет. Командировки заметно удлинились: неделя превращалась в две, а однажды мы позволили себе два месяца любви. Как представители семейства кошачьих, мы обнаглевали до такой степени, что урывали у семейного быта не только обеденные перерывы, но и ночи. Редкие ночи, сколько запретной сладости было в них! Звонок будильника извещал о наступлении утра. Мы глотали дежурные сухие завтраки и разъезжались по противоположным сторонам города разными дорогами, где простаивали в одинаковых пробках, вплоть до окончательного опоздания на работу.
Мы расставались для того, чтобы снова встретиться в обеденное время, соврав домашним об очередном совещании. Самое печальное то, что время идет, а мы все больше привязываемся друг к другу.
Кто виноват в том, что мы такие, и что идеально дополняемы: социальная среда или судьба, столкнувшая двух духовных одиночек, каждый из которых торопился и никогда не успевал. Ворованные ласки и нервная нежность, постоянные опасения, что один из нас струсит или же случайно встретит кого-то еще.
И все меньше у нас сил отрываться по утрам друг от друга, все чаще путаются имена друзей, с которыми каждый из нас якобы был вчера вечером, все ближе подходим к развязке: вот-вот наступит финал, и маски будут сорваны: мы либо потеряем друг друга, либо восссоеденимся.
Что скажет твоя жена - дородная фея домашнего очага? Если и будет биться в истерике, то оплакивая утраченный источник дохода. Впрочем, она утешится львиной долей твоей зарплаты, которую я с радостью швырну этому церберу в женском обличии, лишь бы он отпустил тебя.
Мой муж усмехнется. Газета в его руках дрогнет, будет долго шуршать, распрямляясь, а выражение глубокого безразличия сменится на гримасу неподдельного презрения…
Я не хочу думать об этом, только знаю, что пока ты рядом, для меня ничего нет важнее нас. Пусть звонит проклятый будильник, и календарь галочка за галочкой перечеркивает дни лже-командировок, - мы обязательно что-нибудь придумаем. Мы обязательно будем вместе.
19.09.00.
Отрывки из дневника коллекционера
Экземпляр № 9 представлял собой нечто среднее между мальчиком и девочкой: линялые джинсы, короткая стрижка и плоская грудь. Курит сигарету за сига-ретой, выражает мысли междометиями и частицами. – Скучно! Никакой борьбы и игры. Все просто. Неумелые поцелуи, жевательная резинка, пристающая к зубам, латекс (-Проблем мне не надо. – Мне тоже, киска.). Утром наспех проглоченный кофе, деньги на троллейбус, - любовь вчерашнего подростка. Телефон забыт.
Другое дело экземпляр № 8. Давно и тайно желанная женщина. Точеные лодыжки, маленькие ступни, - темперамент, закованный в броню делового костюма. Только волосы, светло-рыжие в сочетании с кожей персикового оттенка, да любовь к эскимо, выдавали натуру страстную, с трудом держащую себя в рамках пристойности.
На одном вечере, в компании коллег, когда она имела неосторожность поднять бокал за сплоченность коллектива, броня превратилась в стекло со второй дозой, а с третьей рассыпалась осколками. Серые глаза сфокусировались на мне. Она сняла очки, резким движением выдернула шпильку из прически, тряхнув головой, разбросала пряди по плечам, и потянулась пить на брудершафт.
Дальше была ламбада. Она обнажала одноименные с танцем трусики. Я целовал ее в основание шеи и ухо. Когда я касался губами кожи, она вздрагивала и постанывала. Отдаваясь в моем кабинете, при свете, она не обращала внимания на окна без занавесок, на жесткость офисного дивана и отсутствие средства предохранения. Она была просто самкой. Обычной рядовой самкой, огромное количество которых я поимел за свою жизнь.
Получив желаемое, я потерял интерес к ней насовсем. Во-первых, женщина, опробованная один раз, при второй дегустации, кажется перестоявшимся вином, букет которого слишком терпок, и оставляет ощущение оскомины.
Хочется, хочется свежеприготовленного, розового, с легкой кислинкой, а то и просто ягод, дымчатых, будто покрытых сахарной пудрой.
2
Место на одной из улиц нашего города, где можно снять недорого женщину, носит название «Маневровая панель». Здесь можно найти массу интересных эк-земпляров: от малолеток-наркоманок, с посиневшими от холода коленями, «за-шибающих» на дозу, до молодящихся старух с многолетним стажем, - те всегда раскрашены под хохлому, и пользуются неизменным спросом у пацанов. С мало-летками связываться – никакого удовольствия, - они, чаще всего, нуждаются в лечении. К чему ловить заразу?
Осматриваю внимательно «выставку». Сегодня для меня может найтись лакомый кусочек.
Я, вообще, люблю в жизни существ двух видов: кошек и «женщин-кошек». С первыми все понятно, а вот любовь ко вторым нуждается в комментариях. Дело в том, что «кошками» я условно называю семейных женщин, связь с которыми, в силу запретности, более пикантна.
Редкие из них, в отсутствие мужей, приторговывают своим телом. Запомнилась мне одна такая встреча. Под памятником танкисту и летчику я снял одну. Она оказалась новичком в этом деле. Все время смущалась и закрывала глаза. По-ведением она напоминала девушек-отличниц, упившихся до потери координации движения, но, тем не менее, любящих с какой-то мрачной сосредоточенностью. Уверен, что в пиковый момент в их головах, отравляя удовольствие и себе, и партнеру, мечется, кидаясь на стены черепной коробки, мысль о беременности. Они молчат, молчат, боясь оказаться неприличными, а я молчу, не желая казаться идиотом, кричащим «ау» в дремучем лесу. Тошнит меня от такой «любви»!
«Да здравствуют звуки подлинной страсти!» - этот лозунг я был готов напи-сать на красной тряпке и носить по городу, гордо разворачивая полотнище в пустынных переулках,вжимая голову в плечи при виде постовых. Я ходил бы по улицам в сопровождении толпы зевак, кричал бы в колодцах дворов и пугал бы крыс в протухших арках!
«Да здравствует любовь без стеснения!» - заткнуть фонтан моего красноречия нашлось бы много желающих. Стоя на коленях на сыром полу камеры, я писал бы простым карандашом на стене «Ура свободным отношениям!», - писал бы, понимая, что ни свободы, ни отношений полов мне еще долго не видать…
3
…Во-вторых, в бездетных замужних женщинах остается какая-то нетронутость, наивность. Как сказал бы старик Фрейд, «девочки без кукол cами играют кукол»… Уверен, что он сказал бы именно так, только выразил бы мысль в более научной форме.
Часто замечая, что люди боятся показаться невежественными (как-то раз я с успехом выдал знаменитое описание булгаковской Маргариты, а именно перефразированное «…Что хотела эта немного косящая, слегка рыжеватая ведьма…» за описание Гоголя одним из его современников), я заливал без малейшего зазрения совести о многих фактах моей личной жизни.
Тигрица, подобранная мною возле одной из гостиниц (точное расположение не назову, но упомяну шоссейное кольцо и, поворотом дальше, знаменитую, об-сиженную голубями, статую-страдалицу*, красующуюся на фоне храма науки и знаний*). Я дарил всю любовь и ласку, на которые только был способен холостяк-потребитель, а она рычала по каждому поводу, в том числе и по поводу плохого настроения, тратила огромное количество денег на дорогую косметику. Однажды она ушла по первому тонкому льду в сырую октябрьскую ночь, прихватив с собой кредитную карточку, карточку льготного доступа в интернет, и мой новый шелковый галстук.
Воцарившаяся после ее ухода пустота, превратила меня в коллекционера, обрекла меня на периодические поиски ее.
Вот иногда со спины мелькнет худенькая фигурка, продирающаяся через толпу и яростно работающая локтями. Кинусь, переполненный чувствами, трону за плечо, а обернется совсем не та…
Полосатая моя! Блудливая лгунья, зачем ты оставила октябрьскую слякоть в память о нашей страсти? Хуже всего терять в осенние дни, когда невозможно смотреть без слез в плачущее небо, когда мокрый ветер дует через форточку души, а на сердце скребутся братья меньшие…
Ты вернула галстук, завязав его висячим бантом на ручке входной двери, но сама ты не вернулась…
11.10.00.
© Алтынбаева Наталья
