Зоя К.

ПРОЩЕ...

Все начинается гораздо проще, чем продолжается и тем более чем заканчивается. Мне любопытно с чего же началась я?

Они были излишне молоды, искренне неумелы. Может, как мне сейчас, им тогда хотелось жить. А значит плодиться и размножаться . Получилось мной.

Внезапный момент зачатия отразился вспышкой в голове. Яркой, простой, белой. Совсем детские, влажные, счастливые, наверное, глаза моего папы, и мамины вспуганные, не понявшие ровным счетом ничего: этого, боли и меня внутри. За стенкой спала-не спала ее свекровь, пыталась понять, тоже не понимала, злилась, старалась выжить мою будущую маму из дома.

Мир волшебно вращался на катушках. Тела моих родителей, тоненькие и потные, прятали меня под мартовскими простынями, все глубже обнимаясь и вплывая друг в друга, еще так влюбленные в себя. Институты и работы и ужины и парки и редкие цветы и поцелуи и ужины снова и продукты и страх и вялость и отсутствие жилплощади, и я - на втором, третьем, четвертом месяце. Продолжаюсь, как могу, а как хочется уже не получается.

Взрыв в маме. Лампы, как огромные свечи с больными канделябрами, бесконечно наваливаются, пролетают сквозь руки врачей в глаза, в живот, в матку и жарят, шевелятся там, шумят. Жесткая стена мышц под розоватой, кровяной вуалью кожи дыбится, выпихивает меня из меня. Огромные свечи кромсают темноту, лупят по спине, заставляют орать. Нехотя разворачиваются легкие, пузырятся у рта. Порванная мама сверху, и мне страшно поднять глаза на нее. Почему-то стыдно. И ей только двадцать. Мне двадцать один. У меня нет меня. У меня есть ты. Мы ждем сына, он появится потом, потом. Сейчас я снова верю в аиста. Мама только уже - нет. Она рассказала мне про это, а остальное забыла и запретила. Бедная моя, порванная мама.

Почему-то стыдно. У меня - белое вино, серебряные подсвечники, фиолетовое белье и ласковые пальцы. У мамы экономия. Врач порезался, перерезая пуповину.

Долгий кашель в моих бронхах, маминых истерзанных перепонках. Хилый ребенок . Болею куда-то не туда. Хожу не так, иначе улыбаюсь и молчу. Встречаюсь в подъездах, счастлива, как пес. Соседи сплетничают и возбуждаются. Пробегая по лестницам, пачкаю руки в плевках и ухмылках, дома, как обычно нет воды. Почему-то маме стыдно перед людьми, и она оказывается после. От меня прячут дочек, а дочки рады, бегут навстречу, кокетничают из-за материнских подолов, глупыхи. Отец ввернул на лестничной площадке рентгеновскую лампочку. Я ношу бронежилет и нож на бедре. Мама охает и хватается за отца. Их тела перетекают плоть в плоть и становятся стенкой напротив. Колочу кулаками в нее. Багровая сильная влага пружинит и отталкивает. Мама говорит: "Сереженька, послушай..." , отец кладет руку на глобус ее живота, вздрагивает и засыпает.